Катуло Кастижьо
Cátulo Castillo
о своей жизни
Поэт
6 августа 1906 - 19 октября 1975)
Полное имя Ольвидио Катуло Кастижьо
Когда моему отцу было 20 лет, он украл мою мать и женился на ней. Взял он ее из окрестностей Ля Платы, где мой дед работал судьей. Это случилось в начале 1905 года.
Они переехали в БА, в маленький домик на улице Кастро 947. Я родился 6 августа 1906 года в пять часов вечера. Падал ужасный ливень и веяло холодом. Мой отец работал в Трибуналах и его друг Эдмундо Монтанье, также поэт, сказал отцу: «Пепе, у тебя родился сын, Катуло». Этот друг уже предвидел мое имя. Мой отец бросился домой, вырвал меня от матери, вытащил из пеленок, выбежал во двор, подставил меня под дождь и воскликнул: «Сын мой, эта небесная вода благословляет тебя!»
По причине такой лирики и анархического ритуала, я заболел тяжелой пневмонией и находился в течение трех или четырех месяцев между жизнью и смертью. Два дня спустя, отец со своими друзьями отправился в ЗАГС, чтобы зарегестрировать меня. «Как зовут ребенка?», - спросил клерк, - «Дескансо Доминикаль Гонсалес Кастижьо ( Воскресный Отдых), - ответил мой отец. Клерк отказался записывать такое имя. Мой отец разъярился и чуть не бросился в драку. Сопровождающие не поддержали отца и ему пришлось назвать меня Ольвидио Катуло. Попытка назвать меня Воскресным Отдыхом была сделана потому, что тогда приняли закон, запрещающий работать по воскресеньям, старое либеральное стремление.
В 1910 году анархические идеи отца привели его к изгнанию в Чили. Туда отправилась вся наша семья. Мы жили в Вальпараисо. Хорошие годы мы провели там, глядя на Тихий океан. Когда в Национальном театре БА состоялась премьера его фарса «Серенада», опасность миновала и мы вернулись в Аргентину. Мы жили в Сан Хуане 3957. Это было в 1918 году.
С каждой новой постановкой наш уровень жизни повышался. Мы переезжали несколько раз, пока не купили собственный дом на улице Боедо 1060. Эта улица, этот район были удивительной республикой, в которой мой отец многое увидел. Там старый итальянский музыкант Хуан Сьянсьяруло дал мне первые уроки игры на скрипке. Затем я учился игре на фортепьяно в консерватории Бонаеренсе.
Очень скоро я начал сочинять и написал стихотворение, выражая свое восхищение Рубену Дарио. Мой отец многому меня научил. Благодаря ему я получил культурное образование. Странная вещь: мой отец, обожавший классику, был автором пьес на люмфардо. Все, что он знал, он умудрялся превращать в выражения портеньо.
Однажды из своей поездки в БА я вернулся и застал у нас дома Рубена Дарио. Мой отец пригласил его на обед. Я увидел гиганта с длинными, вьющимеся волосами, всегда растрепанными. Лицом он был похож на китайца, бесконечно курил сигары, роняя пепел на лацканы пиджака. Он был корреспондентом ежедневной газеты «Насьон» в Европе. В тот день мой отец купил шампанского. Открыли шампанское, прикурили сигары и после каждого глотка затягивались ароматным дымом. У Дарио был грубый голос и он часто вставлял французские словечки в разговоре.
Через несколько дней после его визита я написал: «Сплю, и мне снится принцесса на ложе из роз и голова ее высочества спокойно отдыхает». Отец прочитал это и спросил: «Это ты написал? А мне показалось, что Дарио». Также на меня в детстве повлиял Карьего. Его я видел только раз. Он принес книгу отцу. Я видел, что он носит дешевые воротник и манжеты из картона, которые маскировали отсутствие рубашки. Артисты и поэты были очень бедны.
Мой дом был также оплотом для комедиантов. Приходили все. Помню Бенидоти, худой, блондинистый, лысеющий. У меня было ощущение, может быть из-за моего возраста, что он был претенциозным и вел себя очень громко. К нам домой авторы приходили со своими работами, чтобы мой отец одобрил их или сделал некоторые поправки. Еще заходил Луис Акоста Гарсиа, который предлагал мне аккомпанировать ему в его турах по театрам на пианино или скрипке, которыми я владел достаточно хорошо. Произошло это только несколько раз, я на пианино, Херонимо Суэрда на бандонеоне.
На улице Боедо мой отец организовал народный университет, в котором обучал английскому языку, который он знал очень плохо, но все равно делал это. Также он был основателем и душой кружка «Пача Камак», который работал на крыше кондитерской «Биаритц». Из этого кружка вышли известные актеры, театральные деятели и скульпторы, такие как Риганелли. Отец стоял у истоков группы «Боедо», которая конкурировала с «Флоридой». Они были достаточно схожими по составу, но с идеями менее радикальными. Группа образовалась в книжном магазине Муннера, на улице Боеда 833. Муннер был немцем, очень беспокойным, который собирал парней в задней комнате своего магазина. Так улица, которая даже не была районом, стала иметь собственную культурную жизнь, которая распространилась на соседние районы. Ее расцвет пришелся на 20-е, 30-е годы.
В 1928 году я уже был известен как музыкант, имел свой коллективчик и сочинил танго на слова моего отца с названием “Organito de la tarde”. «Ты должен принять участие в конкурсе в Доме Макса Глюксмана», - сказал он мне. В нем учавствовали великие того времени. Тема моего танго была очень “карьеговская”. На конкурсе я столкнулся с протестом тех, кто уже был посвящен в профессиональную жизнь . Был такой певец Хуан де Диос Филиберто, который предстал перед моим отцом весьма взволнованным: «Вы испортите сопляка этим, потому что он выйдет в финал со мной. И если я проиграю, знайте сеньор Кастижьо, что я вырос, убивая полицейских». Мой отец остановился, увеличелся в размерах и ответил ему: «Знаешь что? Я вырос убивая сержантов. Давал им фору в два удара и срал на них». Так я познакомился с Филиберто и получил на том конкурсе третью премию.
В следующем году мой отец стал управляющим в Театре Сан Мартин, в штате которого состояла Асусена Маисани, которая исполняла наше танго с большим успехом. Но, как только мне исполнилось 28 лет, я уехал в Европу. Во Франции я встречался с Гарделем, с которым мы пересекались в доме Глюксмана. Он очень восхищался Тито Руффо и другими итальянскими певцами. Он стал клакером в театре Колизей только для того, чтобы слушать великих артистов, как поставлен у них голос и другие вещи, потом репетировал дома. Со временем я записал восемь танго: “Acuarelita de arrabal”, “Aquella cantina de la ribera”, “Caminito del taller”, “Corazón de papel”, “Juguete de placer”, “La violeta” y “Silbando”.
Я вернулся из Европы, в тридцатых годах. Вернулся как преподаватель Муниципальной консерватории, несмотря на презрение других учителей и директора Энрике Фантони. « Как тангеро может давать уроки сольфеджио?!» В 1933 году назначили на должность Луиса Очоа, который дал мне место преподавателя педагогики, истории музыки и аккустической музыки. Далее я участвовал в конкурсе и стал секретарем, затем заместителем директора и после, в 50-х, стал директором. С этой должности я ушел на пенсию. В 30-х и 40-х много учился. Изучал музыку, от григорианского пения до немецких романтиков.
Сейчас хочу рассказать об одной дружбе, которая зародилась еще в юности и продолжалась до его смерти. Это дружба с Омеро Манси. Я познакомился с ним, когда еще ходил в коротких штанишках. Я жил тогда на улице Лориа 1449, а он в двух шагах на улице Гарай 3259. Он часто проходил, посвистывая, мимо двери моего дома. Мне было 17 лет, ему еще меньше. Когда он узнал, что я автор “Organito de la tarde”, подошел ко мне и сказал: «Послушай, Катуло, у меня есть стишок, понимаешь? Называется “El ciego del violín”. Не хочешь написать музыку к нему?» Я согласился, чтобы он принес мне стихи. Они были очень хорошими. Мы посвятили танго старому Карьего и назвали его “Viejo ciego” (слепой старик). С этого танго Манси начал свое творчество.
Позже он привел ко мне домой голодранца, которого представил: «Это парень, который сочиняет очень хорошо, вы вместе сделаете великие дела». Парня звали Себастьян Пьяна. Он был сыном парикмахера, который очень хорошо играл на гитаре. Парикмахерская находилась на улице Кастро Баррос в квартале Ривидавия, где сегодня находится федерация бокса. Когда уходил последний клиент, мы опускали жалюзи и занимались музыкой.
Катуло Кастижьо
поэт
Катуло Кастильо коснулся со своими стихами тем, которые всегда было одержимо танго: болезненная ностальгия о потерянном, любовные страдания и деградация жизни. В его стихах не было в места для юмора, не было ни следа беззаботности. И также не было места для интенсивной ритмики милонги. Слово «последний» фигурирует во многих названиях его творений, как будто давая свидетельство этого дефиле прощаний которое проходит через его стихи, в которых всегда есть сострадание к тем, кто часто ищет выход в алкоголе. Катуло не был известен как лирик с определенным профилем, в котором казался более Энрике Кадикамо, чем Омеро Манси. Он часто не достигал поэтического качества этих поэтов, ни мощи наблюдения Энрике Сантоса Диссеполо, но он сделал жанр танго очень влиятельным. Нужно отметить и его работу как композитора.
Хотя его работа как композитора не является темой этой биографии, будет справедливым вспомнить, что в юности Катуло создал танго большой красоты, некоторые из которых на слова своего отца, талантливого драматурга и комедиографа, анархиста по убеждениям. Несколько лет отец с сыном скрывался от репрессий в Чили. Такие танго как "Organito de la tarde" (создал, когда ему исполнилось 17 лет), "El aguacero", "Papel picado", "¡El circo se va!" и "Silbando" ( в сотрудничестве с Себастьяном Пьяна) были уникальным случаем творческого сотрудничества отца и сына в истории жанра. Также сдругими поэтами пишет непреходящие страницы как "La violeta", с поэтом Николосом Оливари; "Corazón de papel", c Альберто Франко, и "Viejo ciego", с Манси (и в сотрудничестве с Пьяна). Удивительно, что кроме музыканта и поэта, Катуло был известен как боксер , который собирался завоевать титул в полулегком весе чемпионата Аргентины.
Политические соглашения с эксплуататорами вдохновили его на одно из ранних произведений "Caminito del taller". Это танго, которое записал Карлос Гардель в 1925 году на слова и музыку Катуло. В этом танго он описывает с огромной чувствительностью печальную судьбу больной швеи, которая холодными зимними рассветами ходит на работу с тюками одежды. Так он зашифровал в этой композиции социальный протест в танго. Катуло также написал знаковые работы в других областях.
Так обстояло дело с "Tinta roja", 1941года, на музыку Пьяна, где он впадает в воспоминания о свойом райне и собственном детстве. «Где мой район, куда ушло детство?»,-спрашивает его герой. В этом же году с тем же соавтором создает прекрасный вальс "Caserón de tejas", в котором плачет о тех же потерях..
Другой характер имеет танго "María" на музыку Анибаля Тройло, созданное в 1945 году. Поэма, пропитанная романтикой, которую вызывает любовь заключенная между двумя осенями, может быть выбрана для представления всей обычной сентиментальности, в которой купалось танго в течение 40х годов, с влиянием болеро и с глвным действующим лицом, роль которого исполнял певец оркестра, который сооблазнял женскую аудиторию своим томным голосом. Хотя любовь остается источником боли и разочарований, но уже нет в этих историях ни извращенности, ни измен. Это место занимает тайна: « Однажды осенью Вы уехали, Ваше имя Мария, но я не знаю ничего о Ваших несчастных путях...»,- писал Катуло.
Хотя он был ведущим поэтом в те годы, но настоящим лидером поэтического жанра он станет только в 50-х годах. Следует напомнить, что в 1951 году умерли Диссеполо и Манси, что Кадикамо стал намного меньше писать, что произошло так же и с Хосе Марией Контурси. Только Омеро Эспосито, среди остальных больших имен поэтов танго, пытался продлить себе вдохновение. Очевидно, что остался Кастижьо, который доминировал в панораме и имел заслуги в открытии новых путей, которые однако размоются с закатом танго, который начнется в конце того десятилетия. С другой стороны, авангардисты, за исключением Астора Пьяцоллы, сконцентрировались на инструментальном танго.
Хотя Катуло и продолжал писать в ностальгирующем стиле такие танго как "Patio mío", "Patio de la morocha" и "El último farol", но ничего лучшего, чем раньше, в его новых произведениях не было. Почти 15 лет его стихи выражали отчаянное отношение к жизни. С этими танго безнадежности, проникнутые чувственностью и философией, которые строят последний поэтический апогей жанра, возвышающиеся над современниками. "La última curda", 1956 года, с музыкой Анибаля Тройло, это, возможно, наиболее важное танго десятилетия. Как это было с Манси в 1950 году с танго "Che, bandoneón" и другими поэтами, Кастижьо «траурным эхом» ведет диалог с мехами бандонеона , где находятся секреты танго и существования жизни. Забытье, осуждение, неудачи, алкоголь, разрушение — вот элементы этого мрачного разговора, который определяет жизнь как «абсурдную рану». Первую версию записал певец Эдмундо Риверо в 1956 году с Тройло и в 1957 году с Орасио Сальганом. Эти версии редки по совершенству. Другая интерпретация, на такая памятная, была записана в 1963 году с Роберто Гожьенече и Тройло.
Другими ключивыми танго того периода были "Una canción" (1953), с музыкой Тройло, "Anoche" (1954) Армандо Понтьера и "Perdóname" (1954) Эктора Стампони. Три заглавных произведения которые мотивировали создание отличных версий (с вокалом Альберто Марино, Орасио Деваля, Чарло, Хорхе Касаля, Пабло Морено и Оскара Алонсо). Драма итальянских иммигрантов вдохновила его на написание очень рельефных произведений таких как "Domani" (1951) Карлоса Вивиана и "La cantina" (1954) Тройло. Уже в 60х годах достиг успеха с грубым "Desencuentro" (1962) Тройло и более сдержанной "El último café" Стампони.
Этими заслугами не исчерпывается творчество Катуло Кастижьо. Чтобы не оставлять неназванных в этом портрете, мы приводим ряд других больших танго, с которыми он обогатил лучшие репертуары: "Se muere de amor" (Педро Маффиа), "Color de barro" (Ансельмо Айета), "Dinero, dinero" и "Malva" (Энрике Дельфино), "La madrugada" (Анхель Маффиа), "Te llama mi violín"(Эльвино Вардаро), "Una vez" (Освальдо Пульезе), "Naná" (Эмилио Барбато), "Para qué te quiero tanto"(Хуан Ларенса), "Rincones de París" и "Volvió a llover" (Осмар Модерна), "Burbujas" (Карлос Фигари), "Maleza" (Энрике Мунне), "Pobre Fanfán" (Дельфино/Барбато), "Ventanal" (Атило Стампоне), "Tango sin letra" (Венансио Клаусо) и "Sin ella"(Шарло). Широкий и отличный список композиторов с которыми сотрудничал Катуло выражается в таком же количестве великолепных танго.
Cátulo Castillo
о своей жизни
Поэт
6 августа 1906 - 19 октября 1975)
Полное имя Ольвидио Катуло Кастижьо
Когда моему отцу было 20 лет, он украл мою мать и женился на ней. Взял он ее из окрестностей Ля Платы, где мой дед работал судьей. Это случилось в начале 1905 года.
Они переехали в БА, в маленький домик на улице Кастро 947. Я родился 6 августа 1906 года в пять часов вечера. Падал ужасный ливень и веяло холодом. Мой отец работал в Трибуналах и его друг Эдмундо Монтанье, также поэт, сказал отцу: «Пепе, у тебя родился сын, Катуло». Этот друг уже предвидел мое имя. Мой отец бросился домой, вырвал меня от матери, вытащил из пеленок, выбежал во двор, подставил меня под дождь и воскликнул: «Сын мой, эта небесная вода благословляет тебя!»
По причине такой лирики и анархического ритуала, я заболел тяжелой пневмонией и находился в течение трех или четырех месяцев между жизнью и смертью. Два дня спустя, отец со своими друзьями отправился в ЗАГС, чтобы зарегестрировать меня. «Как зовут ребенка?», - спросил клерк, - «Дескансо Доминикаль Гонсалес Кастижьо ( Воскресный Отдых), - ответил мой отец. Клерк отказался записывать такое имя. Мой отец разъярился и чуть не бросился в драку. Сопровождающие не поддержали отца и ему пришлось назвать меня Ольвидио Катуло. Попытка назвать меня Воскресным Отдыхом была сделана потому, что тогда приняли закон, запрещающий работать по воскресеньям, старое либеральное стремление.
В 1910 году анархические идеи отца привели его к изгнанию в Чили. Туда отправилась вся наша семья. Мы жили в Вальпараисо. Хорошие годы мы провели там, глядя на Тихий океан. Когда в Национальном театре БА состоялась премьера его фарса «Серенада», опасность миновала и мы вернулись в Аргентину. Мы жили в Сан Хуане 3957. Это было в 1918 году.
С каждой новой постановкой наш уровень жизни повышался. Мы переезжали несколько раз, пока не купили собственный дом на улице Боедо 1060. Эта улица, этот район были удивительной республикой, в которой мой отец многое увидел. Там старый итальянский музыкант Хуан Сьянсьяруло дал мне первые уроки игры на скрипке. Затем я учился игре на фортепьяно в консерватории Бонаеренсе.
Очень скоро я начал сочинять и написал стихотворение, выражая свое восхищение Рубену Дарио. Мой отец многому меня научил. Благодаря ему я получил культурное образование. Странная вещь: мой отец, обожавший классику, был автором пьес на люмфардо. Все, что он знал, он умудрялся превращать в выражения портеньо.
Однажды из своей поездки в БА я вернулся и застал у нас дома Рубена Дарио. Мой отец пригласил его на обед. Я увидел гиганта с длинными, вьющимеся волосами, всегда растрепанными. Лицом он был похож на китайца, бесконечно курил сигары, роняя пепел на лацканы пиджака. Он был корреспондентом ежедневной газеты «Насьон» в Европе. В тот день мой отец купил шампанского. Открыли шампанское, прикурили сигары и после каждого глотка затягивались ароматным дымом. У Дарио был грубый голос и он часто вставлял французские словечки в разговоре.
Через несколько дней после его визита я написал: «Сплю, и мне снится принцесса на ложе из роз и голова ее высочества спокойно отдыхает». Отец прочитал это и спросил: «Это ты написал? А мне показалось, что Дарио». Также на меня в детстве повлиял Карьего. Его я видел только раз. Он принес книгу отцу. Я видел, что он носит дешевые воротник и манжеты из картона, которые маскировали отсутствие рубашки. Артисты и поэты были очень бедны.
Мой дом был также оплотом для комедиантов. Приходили все. Помню Бенидоти, худой, блондинистый, лысеющий. У меня было ощущение, может быть из-за моего возраста, что он был претенциозным и вел себя очень громко. К нам домой авторы приходили со своими работами, чтобы мой отец одобрил их или сделал некоторые поправки. Еще заходил Луис Акоста Гарсиа, который предлагал мне аккомпанировать ему в его турах по театрам на пианино или скрипке, которыми я владел достаточно хорошо. Произошло это только несколько раз, я на пианино, Херонимо Суэрда на бандонеоне.
На улице Боедо мой отец организовал народный университет, в котором обучал английскому языку, который он знал очень плохо, но все равно делал это. Также он был основателем и душой кружка «Пача Камак», который работал на крыше кондитерской «Биаритц». Из этого кружка вышли известные актеры, театральные деятели и скульпторы, такие как Риганелли. Отец стоял у истоков группы «Боедо», которая конкурировала с «Флоридой». Они были достаточно схожими по составу, но с идеями менее радикальными. Группа образовалась в книжном магазине Муннера, на улице Боеда 833. Муннер был немцем, очень беспокойным, который собирал парней в задней комнате своего магазина. Так улица, которая даже не была районом, стала иметь собственную культурную жизнь, которая распространилась на соседние районы. Ее расцвет пришелся на 20-е, 30-е годы.
В 1928 году я уже был известен как музыкант, имел свой коллективчик и сочинил танго на слова моего отца с названием “Organito de la tarde”. «Ты должен принять участие в конкурсе в Доме Макса Глюксмана», - сказал он мне. В нем учавствовали великие того времени. Тема моего танго была очень “карьеговская”. На конкурсе я столкнулся с протестом тех, кто уже был посвящен в профессиональную жизнь . Был такой певец Хуан де Диос Филиберто, который предстал перед моим отцом весьма взволнованным: «Вы испортите сопляка этим, потому что он выйдет в финал со мной. И если я проиграю, знайте сеньор Кастижьо, что я вырос, убивая полицейских». Мой отец остановился, увеличелся в размерах и ответил ему: «Знаешь что? Я вырос убивая сержантов. Давал им фору в два удара и срал на них». Так я познакомился с Филиберто и получил на том конкурсе третью премию.
В следующем году мой отец стал управляющим в Театре Сан Мартин, в штате которого состояла Асусена Маисани, которая исполняла наше танго с большим успехом. Но, как только мне исполнилось 28 лет, я уехал в Европу. Во Франции я встречался с Гарделем, с которым мы пересекались в доме Глюксмана. Он очень восхищался Тито Руффо и другими итальянскими певцами. Он стал клакером в театре Колизей только для того, чтобы слушать великих артистов, как поставлен у них голос и другие вещи, потом репетировал дома. Со временем я записал восемь танго: “Acuarelita de arrabal”, “Aquella cantina de la ribera”, “Caminito del taller”, “Corazón de papel”, “Juguete de placer”, “La violeta” y “Silbando”.
Я вернулся из Европы, в тридцатых годах. Вернулся как преподаватель Муниципальной консерватории, несмотря на презрение других учителей и директора Энрике Фантони. « Как тангеро может давать уроки сольфеджио?!» В 1933 году назначили на должность Луиса Очоа, который дал мне место преподавателя педагогики, истории музыки и аккустической музыки. Далее я участвовал в конкурсе и стал секретарем, затем заместителем директора и после, в 50-х, стал директором. С этой должности я ушел на пенсию. В 30-х и 40-х много учился. Изучал музыку, от григорианского пения до немецких романтиков.
Сейчас хочу рассказать об одной дружбе, которая зародилась еще в юности и продолжалась до его смерти. Это дружба с Омеро Манси. Я познакомился с ним, когда еще ходил в коротких штанишках. Я жил тогда на улице Лориа 1449, а он в двух шагах на улице Гарай 3259. Он часто проходил, посвистывая, мимо двери моего дома. Мне было 17 лет, ему еще меньше. Когда он узнал, что я автор “Organito de la tarde”, подошел ко мне и сказал: «Послушай, Катуло, у меня есть стишок, понимаешь? Называется “El ciego del violín”. Не хочешь написать музыку к нему?» Я согласился, чтобы он принес мне стихи. Они были очень хорошими. Мы посвятили танго старому Карьего и назвали его “Viejo ciego” (слепой старик). С этого танго Манси начал свое творчество.
Позже он привел ко мне домой голодранца, которого представил: «Это парень, который сочиняет очень хорошо, вы вместе сделаете великие дела». Парня звали Себастьян Пьяна. Он был сыном парикмахера, который очень хорошо играл на гитаре. Парикмахерская находилась на улице Кастро Баррос в квартале Ривидавия, где сегодня находится федерация бокса. Когда уходил последний клиент, мы опускали жалюзи и занимались музыкой.
Катуло Кастижьо
поэт
Катуло Кастильо коснулся со своими стихами тем, которые всегда было одержимо танго: болезненная ностальгия о потерянном, любовные страдания и деградация жизни. В его стихах не было в места для юмора, не было ни следа беззаботности. И также не было места для интенсивной ритмики милонги. Слово «последний» фигурирует во многих названиях его творений, как будто давая свидетельство этого дефиле прощаний которое проходит через его стихи, в которых всегда есть сострадание к тем, кто часто ищет выход в алкоголе. Катуло не был известен как лирик с определенным профилем, в котором казался более Энрике Кадикамо, чем Омеро Манси. Он часто не достигал поэтического качества этих поэтов, ни мощи наблюдения Энрике Сантоса Диссеполо, но он сделал жанр танго очень влиятельным. Нужно отметить и его работу как композитора.
Хотя его работа как композитора не является темой этой биографии, будет справедливым вспомнить, что в юности Катуло создал танго большой красоты, некоторые из которых на слова своего отца, талантливого драматурга и комедиографа, анархиста по убеждениям. Несколько лет отец с сыном скрывался от репрессий в Чили. Такие танго как "Organito de la tarde" (создал, когда ему исполнилось 17 лет), "El aguacero", "Papel picado", "¡El circo se va!" и "Silbando" ( в сотрудничестве с Себастьяном Пьяна) были уникальным случаем творческого сотрудничества отца и сына в истории жанра. Также сдругими поэтами пишет непреходящие страницы как "La violeta", с поэтом Николосом Оливари; "Corazón de papel", c Альберто Франко, и "Viejo ciego", с Манси (и в сотрудничестве с Пьяна). Удивительно, что кроме музыканта и поэта, Катуло был известен как боксер , который собирался завоевать титул в полулегком весе чемпионата Аргентины.
Политические соглашения с эксплуататорами вдохновили его на одно из ранних произведений "Caminito del taller". Это танго, которое записал Карлос Гардель в 1925 году на слова и музыку Катуло. В этом танго он описывает с огромной чувствительностью печальную судьбу больной швеи, которая холодными зимними рассветами ходит на работу с тюками одежды. Так он зашифровал в этой композиции социальный протест в танго. Катуло также написал знаковые работы в других областях.
Так обстояло дело с "Tinta roja", 1941года, на музыку Пьяна, где он впадает в воспоминания о свойом райне и собственном детстве. «Где мой район, куда ушло детство?»,-спрашивает его герой. В этом же году с тем же соавтором создает прекрасный вальс "Caserón de tejas", в котором плачет о тех же потерях..
Другой характер имеет танго "María" на музыку Анибаля Тройло, созданное в 1945 году. Поэма, пропитанная романтикой, которую вызывает любовь заключенная между двумя осенями, может быть выбрана для представления всей обычной сентиментальности, в которой купалось танго в течение 40х годов, с влиянием болеро и с глвным действующим лицом, роль которого исполнял певец оркестра, который сооблазнял женскую аудиторию своим томным голосом. Хотя любовь остается источником боли и разочарований, но уже нет в этих историях ни извращенности, ни измен. Это место занимает тайна: « Однажды осенью Вы уехали, Ваше имя Мария, но я не знаю ничего о Ваших несчастных путях...»,- писал Катуло.
Хотя он был ведущим поэтом в те годы, но настоящим лидером поэтического жанра он станет только в 50-х годах. Следует напомнить, что в 1951 году умерли Диссеполо и Манси, что Кадикамо стал намного меньше писать, что произошло так же и с Хосе Марией Контурси. Только Омеро Эспосито, среди остальных больших имен поэтов танго, пытался продлить себе вдохновение. Очевидно, что остался Кастижьо, который доминировал в панораме и имел заслуги в открытии новых путей, которые однако размоются с закатом танго, который начнется в конце того десятилетия. С другой стороны, авангардисты, за исключением Астора Пьяцоллы, сконцентрировались на инструментальном танго.
Хотя Катуло и продолжал писать в ностальгирующем стиле такие танго как "Patio mío", "Patio de la morocha" и "El último farol", но ничего лучшего, чем раньше, в его новых произведениях не было. Почти 15 лет его стихи выражали отчаянное отношение к жизни. С этими танго безнадежности, проникнутые чувственностью и философией, которые строят последний поэтический апогей жанра, возвышающиеся над современниками. "La última curda", 1956 года, с музыкой Анибаля Тройло, это, возможно, наиболее важное танго десятилетия. Как это было с Манси в 1950 году с танго "Che, bandoneón" и другими поэтами, Кастижьо «траурным эхом» ведет диалог с мехами бандонеона , где находятся секреты танго и существования жизни. Забытье, осуждение, неудачи, алкоголь, разрушение — вот элементы этого мрачного разговора, который определяет жизнь как «абсурдную рану». Первую версию записал певец Эдмундо Риверо в 1956 году с Тройло и в 1957 году с Орасио Сальганом. Эти версии редки по совершенству. Другая интерпретация, на такая памятная, была записана в 1963 году с Роберто Гожьенече и Тройло.
Другими ключивыми танго того периода были "Una canción" (1953), с музыкой Тройло, "Anoche" (1954) Армандо Понтьера и "Perdóname" (1954) Эктора Стампони. Три заглавных произведения которые мотивировали создание отличных версий (с вокалом Альберто Марино, Орасио Деваля, Чарло, Хорхе Касаля, Пабло Морено и Оскара Алонсо). Драма итальянских иммигрантов вдохновила его на написание очень рельефных произведений таких как "Domani" (1951) Карлоса Вивиана и "La cantina" (1954) Тройло. Уже в 60х годах достиг успеха с грубым "Desencuentro" (1962) Тройло и более сдержанной "El último café" Стампони.
Этими заслугами не исчерпывается творчество Катуло Кастижьо. Чтобы не оставлять неназванных в этом портрете, мы приводим ряд других больших танго, с которыми он обогатил лучшие репертуары: "Se muere de amor" (Педро Маффиа), "Color de barro" (Ансельмо Айета), "Dinero, dinero" и "Malva" (Энрике Дельфино), "La madrugada" (Анхель Маффиа), "Te llama mi violín"(Эльвино Вардаро), "Una vez" (Освальдо Пульезе), "Naná" (Эмилио Барбато), "Para qué te quiero tanto"(Хуан Ларенса), "Rincones de París" и "Volvió a llover" (Осмар Модерна), "Burbujas" (Карлос Фигари), "Maleza" (Энрике Мунне), "Pobre Fanfán" (Дельфино/Барбато), "Ventanal" (Атило Стампоне), "Tango sin letra" (Венансио Клаусо) и "Sin ella"(Шарло). Широкий и отличный список композиторов с которыми сотрудничал Катуло выражается в таком же количестве великолепных танго.
Комментариев нет:
Отправить комментарий